Экологическая политика 21 века – процесс самоорганизующийся, существующий в условиях сложных пересечений различных интересов. В этом уверен научный сотрудник лаборатории биогеографии ИГ РАН, к.г.н. Александр Кренке. Об общих соображениях и прогнозах касательно экологической политики, о важности долговременных наблюдений за средой в рамках ее развития (в том числе, и для защиты национальных интересов) – в материале, подготовленном Александром Кренке.
Каждое поколение человечества можно охарактеризовать плеядой политических аттракторов (точек притяжения системы), определяющих правила игры и общее направление приложения сил в конкретном промежутке времени. Политические направления, так же как все остальные сложные аспекты человеческой деятельности, переживают различные фазы своего существования – от своего становления, происходящего в контексте объективной необходимости и борьбы за место, до бюрократизации и догматизации, отражающих корпоративные интересы вовлеченных групп. При этом часть наследия любого крупного политического направления – даже после его «гибели» – переходит в набор инструментов и правил, которые в дальнейшем воспринимаются как «очевидные». Например, 8-ми часовой рабочий день является наследием социалистических потрясений 20-го века, и это наследие инкорпорировано в культуру труда человечества уже без отсылки к идеалам революционеров, террору вождей или бюрократической культуры номенклатуры социалистических стран.
Также развивается и экологическая повестка. Необходимость снижения давления на среду, развития экологического инжиниринга и создания мер сдержек и противовесов, позволяющих использовать общее биосферное пространство, стало очевидно генерации политических и научных деятелей еще в 70-х гг. 20-го века. Тогда это были пионеры, которым надо было доказать свое право на существование, и они этого добились, показав, с одной стороны, силу этой повестки в общественном мнении и ее экономических приложениях, а с другой – реально улучшив жизнь миллионов людей. Так во второй половине 20-го века Европа превратила свои индустриальные «бэдлэнды» в то, что мы наблюдаем сейчас. Все это стало возможно за счет международных соглашений, государственного регулирования, долговременных исследований и общественной поддержки экологического движения.
Необходимость глобального экологического регулирования и управления так же высока и сейчас – адаптация к изменениям климата (вне зависимости от их причины), поддержания функционирования и устойчивости экосистем, обеспечивающих круговорот веществ, очистку воздуха и воды, обеспечение в конечном счете качества и продолжительности человеческой жизни – задачи, которые будут задавать повестку как минимум всей первой половины 20-го века, или пока их решение не станет таким же обыденным, как, например, решение проблемы городской санитарии в настоящее время (что также раньше было революционным изменением). Переход экологической повестки в обыденность в будущем выведет ее из политики и переведет в ряд технических и инженерных задач, которые решаются человечеством день от дня. Однако, до этого момента, экологии в политике еще предстоит ряд трансформаций.
Новая генерация политиков вся пронизана экологической тематикой, в том числе и на личностном уровне. Конкретный политический актор не может вдруг поменять направление приложения собственных сил. Примером может послужить бывший кандидат в президенты США Альберт Гор. Он проиграл выборы, но продолжает оказывать существенное влияние на формирование экологической политики США: недавно им был объявлен запуск глобальной программы «Climate TRACE», которая с помощью средств дистанционного зондирования и технологий искусственного интеллекта позволит отслеживать активность конкретных источников CO2 и других эмиссий по всему миру.
Переход экологической политики от пионерной стадии к активной фазе международного регулирования и управления неизбежно приводит к росту значимости количественных индикаторов, оценивающих общее текущее состояние на уровне регионов и стран, а также конкретных акторов – предприятий, городских агломераций и т.п. Эти индикаторы затрагивают множество политических и экономических интересов различных групп, а их разработка и имплементация является результатом как многолетних исследований окружающей среды, так и политических решений, зачастую в интересах конкретных групп. Примером разработки такой системы критериев может служить европейская система «таксономии», которая по ряду параметров оценивает предприятия и отрасли с точки зрения их комплементарности заявленным целям экологического регулирования и устойчивого развития. Результаты этой оценки имеют вполне экономическое приложение, давая преференции (инвестиционные, налоговые и т.п.) «хорошим» акторам, и – наоборот – усложняя деятельность «плохих».
В целом этот период развития экологической политики отчасти характеризуется законом Кэмпбэла – американского социолога 20-го века. Суть закона сводится к следующему: чем больше количественный социальный показатель используется для принятия социальных решений, тем больше он будет подвержен коррупционному давлению и тем более склонен будет искажать социальные процессы, которые он намерен отслеживать. Этот процесс является естественным для развития общества и бороться с ним – бессмысленное и затратное предприятие, тем более что экологическая повестка является действительно важной в жизни современного человечества. Однако характер этого процесса таков, что в нем появятся победители и проигравшие, в том числе на уровне целых стран.
Установленные в настоящий момент правила игры таковы, что решения принимаются на основе общепринятых научных данных и зачастую политизированных выводах из них. Законодателями новых правил неизбежно становятся те, кто обладает большим объемом информации о среде, и может через это доказывать свою позицию на научно-политическом поле. Эти законодатели будут неизбежно принимать правила в свою пользу. С учетом степени интеграции международной торговли закрыться и играть исключительно на своем суверенном поле, игнорируя внешние управляющие воздействия, представляется практически невозможным. Даже США, обладающие огромным собственным весом и формально не принимающие участия во многих глобальных экологических инициативах, дублируют их на собственной территории и координируют свою деятельность с общим информационным полем.
Можно констатировать, что Россия существенно отстала в накоплении собственных инструментов влияния на экологическую повестку. Это легко проиллюстрировать на примере глобально сети FLUXNET – точек долговременных экологических наблюдений, регистрирующих в том числе динамику газового обмена между атмосферой и поверхностью. В наиболее развитых странах существуют сотни точек таких долговременных наблюдений, а страны, желающие создать собственную компетенцию в вопросе экологического регулирования (например, Китай), в последнее десятилетие развивают собственные сети с большой скоростью. В тоже время в России – территориально самой крупной экосистемы Евразии – количество таких точек крайне мало.
В сложившихся обстоятельствах для России существуют существенные риски для национальной экономической безопасности и ее места среди законодателей глобальной политики 21 века.
Необходимо понимать, что накопление данных и долговременные исследования являются инерционным процессом, и их невозможно создать при помощи единовременного указа или краткосрочной программы, созданной по конъюнктурным соображениям. Создание таких инструментов требует годы целенаправленной политики и труда, а без них отстаивание своих интересов на экологическом «поле» практически невозможно. Без них мы неизбежно окажемся в числе проигравших, и уже сейчас мы видим первые сигналы этих обстоятельств – например, предложение введения глобального карбонового следа в международной торговле как формы «налога» и экономического давления на «нарушителей». Можно предсказать целую плеяду экологических санкций, которые в будущем станут инструментом давления в международной политике.
Создается парадоксальная ситуация, в которой Россия, с одной стороны, обладает мощнейшей экосистемой Евразии, которая по праву является нашим богатством, а с другой – не сможет защитить свои интересы как мирового донора экосистемных услуг. Уже идет процесс, в результате которого Россия может оказаться «должна» мировому сообществу за состояние своей природы и свои циклы производства, при том, что мы являемся поставщиками климатических регулирующих услуг, услуг фильтрации, услуг по поглощению углерода и т.п. Текущий опыт (например, результаты национального проекта «Экология») показывает, что российское государство самостоятельно, скорее всего, не сможет своевременно выработать удовлетворительную действенную программу, обеспечивающую способность соревноваться с ведущими экологическими державами. По всей видимости, рычагом, который сможет привести к созданию такой программы, является желание собственников российских предприятий и финансовых организаций защитить себя. Однако для этого необходима перестройка представлений от попыток сокрытия фактов и наведения «потемкинских деревень» к реальному мониторингу и созданию возможности аргументированно на основе данных доказывать правомочность своих интересов. К сожалению, с учетом динамики процессов в глобальной экологической политике времени на принятия таких решений почти не осталось, а попытки ситуативного реагирования на уже сложившуюся систему, скорее всего, желаемого эффекта не принесут.
